Умирающий
- Итачи-сан?
Юноша едва уловимо вздрагивает, почувствовав прикосновение на своем плече, и моментально поворачивается. Кисаме лишь мимолетно видит легкий испуг на лице Итачи, а потом эта эмоция снова сменяется ледяной маской. То, что глаза завязаны темной шелковой лентой, не позволяющей солнечному свету ранить и без того полуослепшие глаза, мало волнует Учиху. Сейчас он полагается больше на слух, чем на какие-либо другие чувства. В конце концов, Итачи давно был предупрежден о последствиях применения Мангекью шарингана и сейчас предельно ясно понимает, что его жизнь скоро подойдет к концу. Теперь он отсчитывает, сколько ему осталось очень просто – пять или десять использований Мангекью Шарингана, или же пятнадцать-двадцать рвущих легкие приступов этой мерзкой болезни. Итачи даже не знает сейчас, какая смерть лучше. Либо умереть от кровоизлияния в мозг, когда глаза не выдержат такой нагрузки, либо же тихо загнуться как чахоточная барышня от очередного приступа. Лучше, в конце концов, первое. Это хотя бы не так болезненно. Пусть глаза и болят и пусть слезы, непроизвольно текущие из них, алые, но это гораздо лучше, чем выворачиваться на изнанку от кашля, чувствуя на губах привкус крови.
Темнота пришла в его маленький мирок под названием Тсукиеми резко, неожиданно и никого не спросив. Каким бы сильным и гениальным не был Учиха, даже его старательно отшлифованное сознание сдавалось под натиском глухой апатии и темноты.
- Да, Кисаме?
Он все же надеется, что напарник не видел этой секундной гримасы страха на его лице. Впрочем, уже нет разницы, видел или нет. От Кисаме у него постепенно пропали любые секреты. Да и какие могут быть секреты, когда месяца два или три назад каждую ночь извивался в страстной агонии под телом напарника, а последние дни бился в его руках в приступах кашля, когда легкие едва ли не выворачивало на изнанку, а его бледные пальцы и серовато-голубые руки Хошигаке покрывали капельки крови.
Напарник всегда понимает все без слов. Поэтому Итачи слышит, как шелестит трава – Кисаме садится на нее, после чего аккуратно помогает сесть и Учихе. Сам Итачи никогда бы не попытался это сделать. Находиться на виду, пусть и среди деревьев, но там где может кто-то увидеть еще, куда ни шло. А вот пытаться неуклюже сесть, когда не знаешь что и где на глазах посторонних – не очень приятно. Итачи никогда бы не признался в этом никому, но сейчас, но жалел, что ушел из комнаты, не подождав напарника, пытаясь показать свою самостоятельность. До сада то он дошел, а вот что делать дальше – не знал. Конечно, в конце концов, можно было стянуть с глаз повязку, но солнечный свет тут же резанет по больным глазам, так что он еще долгое время вообще ничего не сможет увидеть.
Сладковатый, карамельный запах. Он причудливо перемешивается с запахами пота Кисаме, примятой травы и этой противной, едко пахнущей полироли для рукояти Самехады, которую Хошигаке отказался сменить даже для того, чтобы пощадить обоняние напарника.
- Данго?
Учиха спокоен и невозмутим. В плаще конечно жарко, душно, но он не позволяет себе расстегнуть ни единую кнопку, чтобы облегчить собственные мучения. Впрочем, в отличие от Кисаме у него и мучений то почти никаких нет. Лицо все такое же бледное, разве что нос чуть жжет – обгорел видимо. Все остальное впорядке. А вот от Хошигаке к вечеру будет пахнуть как от пролежавшей весь день на солнце и окончательно протухшей рыбы. Ну, а пока это не произошло к нему можно прижаться и аккуратно, по шелесту найти пакет со сладостями.
Данго мягкие, липкие, подтаявшие на жаре, но от этого не менее вкусные. Итачи даже расщедривается на легкий кивок в знак благодарности, и почти спиной чувствует, как напарник любуется им.
Туманника можно понять – последний раз они спали друг с другом около трех месяцев назад. Тогда Итачи стал захлебываться приступом кашля прямо в процессе, а Хошигаке перепугался за напарника, так что с тех пор обращался с ним как с фарфоровой статуэткой. Учиха даже подозревал, что стоит ему позволить и Кисаме запрет его в бронированный сейф, изредка вытаскивая оттуда, что бы бережно стряхнуть пыль.
Жарко, душно, к грозе, скорее всего. Итачи слышит сзади чуть сбившееся дыхание напарника и понимает, что тому приходится гораздо хуже. Во всяком случае, в данный момент туманник чувствует себя воблой в процессе приготовления, это Учиха знает точно. Но, тем не менее, Хошигаке никуда не уходит пока его «красавица» сама не захочет в дом.
- Скоро будет гроза, Итачи-сан.
Хошигаке безукоризненно вежлив. Итачи даже немного гордиться своим достижением – до встречи с ним Кисаме разговаривал исключительно матом, используя местоимения и союзы только для связки слов в предложении, изредка сплевывая на пол сквозь многочисленные ряды зубов.
Напарник прав.
«Еще пять минут» - решает про себя Итачи и чуть прикрывает глаза под повязкой. Неизвестно почему, но сейчас ему хочется секса. Горячего, безудержного, где угодно, пусть даже на полу. Может быть, это гроза так действует? Или же – ощущение близости собственной смерти.
Он едва заметно улыбается и чуть поводит плечам, аккуратно расстегивая тонкими бледными пальцами с безукоризненным фиолетовым маникюром кнопки на плаще. Душная часть форму соскальзывает с плеч, обнажая хрупкую спину. Белизна кожи чудесно оттеняется темной сеткой.
Дыхание сзади него сбивается уже по-другому. За столько лет Итачи уже выявил все признаки возбуждения напарника, потому сейчас лишь едва-едва усмехается и садится вполоборота, чтобы Кисаме мог не только продолжать любоваться на изящную шею, с ниткой кулона, но и видеть нежно-женственное личико напарника.
Учиха знает, что стоит ему протянуть руку и коснуться паха Хошигаке, и он почувствует под пальцами упругую твердость возбужденной плоти. У Кисаме всегда вставало на его узкие, детские бедра и струящиеся по спине волосы. Неизвестно кто из них больший извращенец – Итачи, потому что ему нравится чувствовать прикосновения напарника, или Хошигаке, возбуждающийся от одного вида такого детского на вид тела.
- Поцелуй меня.
По голосу Итачи слышно, что он не потерпит возражений. Хотя возражений и не будет – это Учиха знает точно.
- Но, Итачи-сан… У вас еще не достаточно сил.
Хошигаке колеблется. Не знает что выбрать – холодный душ, но здорового напарника или же восхитительное гибкое тело и бессонную ночь, проведенную рядом с кроватью у этого самого напарника, боясь оставлять его одного. То, что одним поцелуем все это не ограничится, он знает точно. Никогда не ограничивалось. Учиха, пусть с виду и выглядящий так, словно ему на все плевать, разгорался от малейшей ласки, так что потом было не остановить.
- На это у меня сил достаточно.
Поцелуй имеет привкус карамели от недавно съеденных данго. Теперь уже плевать ,смотрит на них кто или нет – Итачи просто обхватывает руками шею напарника и прижимается к нему всем телом.
Кисаме уносит его в дом как раз вовремя. С неба уже начинают падать скупые капли дождя, и где-то вдали гулко грохочет гром.
- В душ.
Итачи ловко выворачивается из объятий и чуть неловко движется к кровати, но все же умудряется дойти до нее без помощи. Хошигаке тихо рычит в ответ, но понимает, что спорить с напарником бесполезно. Да и мало кому понравится спать с человеком, от которого пахнет тухлой рыбой. Благо душа здесь два.
Итачи возвращается чуть раньше его – Кисаме слышит сквозь шум воды звук закрывающейся двери и тихие, неуверенные шаги босых ног по полу. У него просто паранормальный слух и те, кто считают, что рыбы по природе своей глухи, глубоко ошибается. Хотя бы потому, что Кисаме – не обычная рыба.
Теплая вода лишь подстегивает возбуждение, а вид распростертого на кровати юного тела вызывает озноб по спине. Итачи сильно похудел – это приходится отметить сразу. Болезнь изматывает его изнутри, выпивая все жизненные соки. Но от своей худобы Итачи не становится менее прекрасен. Наоборот, сейчас, такого маленького и хрупкого, Хошигаке хочет его еще больше.
Он осторожно опускается рядом с Итачи на кровать, боясь нечаянно задеть его, и любуется на хрупкое тело, на узкие мальчишеские бедра, на выступающие ребра, на запрокинутую голову и рассыпавшиеся по подушке черные волосы.
Сейчас Учиха прекрасен как никогда.
Кисаме осторожно заключает его в объятья и целует, проникая в податливо разомкнутый ротик Учихи языком, чувствуя, как сжимаются на его плечах тонкие изящные пальцы. Он осторожно касается шершавыми от постоянного ношения и полирования Самехады пальцами сначала щеки Итачи, а потом повязки, словно предлагая ее снять – окна в комнате занавешены, в помещении царит полумрак и шаринганам Итачи ничего не грозит. Но Учиха протестующее качает головой, чуть улыбается и прижимается к Хошигаке ближе, прогибаясь навстречу ласкающей его руке. С лица на тонкую шею, потом на спину, провести ладонью по выступающим позвонкам, тихо рыкнуть, когда гибкое тело уворачивается и не дает спустить руку ниже.
- Возьмешь в рот?
Очень своевременный вопрос – Итачи уже успел спуститься вниз, торопливо стягивая с напарника полотенце, которое тот целомудренно обмотал вокруг бедер на выходе из душа. Вечные инстинкты – к этому мальчишке с точеными чертами лица и манерами истинного аристократа голышом нельзя. И то, что Итачи все равно ничего не видит, привычку вовсе не отменяет.
Итачи не колеблется ни секунды, лишь аккуратно обхватывает губами головку члена туманника и быстро прикасается языком, после чего аккуратно начинает посасывать, как леденец на палочке. Эта извечная привычка сводить даже секс к чему-то очень сладкому сводит Хошигаке с ума. И не в том смысле, что его это раздражает, а в том, что от одного вида Итачи, аккуратно придерживающего член у основания бледными пальчиками, старательно облизывающего и посасывающего его как самую сладкую в своей жизни конфету хочется кончить моментально. А повязка на глазах Учихи создает иллюзию беспомощности, которая подстегивает удовольствие еще больше.
Он валит Учиху на кровать, возможно, чересчур грубо, чем следовало. Но тот, против всех ожиданий Кисаме, не вскрикивает, лишь утыкается лицом в подушку, а потом, когда напарник подхватывает его под живот, послушно становится на четвереньки, прогибая спинку.
Смазку он ищет сразу и находит быстро. Первый и единственный раз, когда он забыл про такую важную вещь, как любрикант закончился тем, что следующие два дня ходить Итачи не мог абсолютно, лишь сидел в кресле неестественно прямо, уплетая данго в гигантских количествах, либо же лежал, не шевелясь в кровати. Потом Кисаме услышал в свой адрес много чего крайне лестного, но, как и ожидалось, без единого матерного слова. Учиха был корректен, но убедителен. И дело было вовсе не в шаринганах – их Кисаме побаивался, конечно, но не до такой степени.
Учиха прогибается, но не позволяет себе не единого стона даже тогда, когда смазанные пальцы проникают в его тело и уверенно нащупывают простату. Только когда Хошигаке, наконец, входит в него, осторожно придерживая за бедра, едва слышно выдыхает сквозь сжатые зубы и прогибает спину сильнее. Впрочем, Кисаме прекрасно знает, что это только пока. Через пару минут Итачи будет стонать очень громко. А если очень повезет – то даже просить еще.
Молния за коном и почти моментально гром. Небо, как будто разрезанное этой первой молнией, тут же выливает на душную, знойную землю благостный дождь.
Кисаме переворачивает его, укладывая на подушки, любуется на судорожно закушенную губу, запрокинутую голову, беззащитно открытую шею. Снова входит, глядя на то, как неуловимо меняется выражение лица юноши, как кривятся губы, как он не хочет показывать собственное удовольствие.
Приступ накатывает неожиданно, они оба думали, что все уже обошлось. Итачи даже не дергается. Лишь сжимается немного, повернув голову, и вздрагивает от кашля. Его руки окрашиваются кровью, но он молчит, не показывает как ему больно. Даже перед напарником нужно быть сколько-нибудь сильным.
Приступ заканчивается, Итачи облизывает пересохшие окровавленные губы и хрипло выдыхает.
- Дальше.
Кисаме лишь чуть вздрагивает, но послушно продолжает движения, чувствуя постепенно, как возбуждение снова охватывает тело.
Они кончают вместе и Итачи хрипло, тяжело дышит, обвивая тело напарника руками и ногами, устраивая черноволосую головку на его груди.
Кисаме осторожно и рассеяно перебирает пряди его волос, гладит по влажной щеке к которой эти волосы прилипли причудливым темным узором, вздыхает и прикрывает глаза рыбьими, прозрачными веками.
Ему кажется, что все это произошедшее – неправильно.
Итачи вдруг поднимает голову и смотрит Кисаме прямо в глаза – повязку он уже стянул. Глаза черные, а белки – алые. И взгляд как всегда, серьезный.
- Кисаме…
Хошигаке едва различает тихий шепот сквозь шум дождя на улице и гром. Вспыхнувшая молния неожиданно выхватывает лицо Учихи из полумрака и Кисаме видит, что из глаз юноши текут кровавые слезы.
- Да, Итачи-сан?
Он бережно стирает кровавые дрожки слез с щек напарника и смотрит как выделяется темным кровь на его серовато-голубых пальцах. Прижимает юношу ближе к себе и чувствует, как гулко бьется его сердце и как хрипит в легких постепенно убивающая его болезнь.
- Я не хочу умирать, Кисаме.
Туманник вздыхает, и очередная молния выхватывает из темноты его – осторожно целующего закрытые глаза Итачи. Неумелая нежность.
- Я знаю, Итачи-сан.